Неточные совпадения
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к
людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем
людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал
ошибок.
— Нисколько, — сказал он, — позволь. Ты не можешь видеть своего положения, как я. Позволь мне сказать откровенно свое мнение. — Опять он осторожно улыбнулся своею миндальною улыбкой. — Я начну сначала: ты вышла замуж за
человека, который на двадцать лет старше тебя. Ты вышла замуж без любви или не зная любви. Это была
ошибка, положим.
— Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого
человека и, покраснев, звучно засмеялась своей
ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Это осуществление показало ему ту вечную
ошибку, которую делают
люди, представляя себе счастие осуществлением желания.
Так хорошо и верно видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах соседей помещиков, так видел ясно недостатки и
ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба были совершенно обворожены его речами и готовы были признать его за умнейшего
человека.
А что? Да так. Я усыпляю
Пустые, черные мечты;
Я только в скобках замечаю,
Что нет презренной клеветы,
На чердаке вралем рожденной
И светской чернью ободренной,
Что нет нелепицы такой,
Ни эпиграммы площадной,
Которой бы ваш друг с улыбкой,
В кругу порядочных
людей,
Без всякой злобы и затей,
Не повторил стократ
ошибкой;
А впрочем, он за вас горой:
Он вас так любит… как родной!
— Не стоит-с; но примите в соображение, что
ошибка возможна ведь только со стороны первого разряда, то есть «обыкновенных»
людей, (как я, может быть, очень неудачно, их назвал).
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы, вчерашним случаем и в то же время способный думать о несчастии других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает социальную
ошибку, — тем не менее… достоин уважения!
Как в
людях многие имеют слабость ту же:
Всё кажется в другом
ошибкой нам:
А примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое хуже.
«Конечно, и смысл… уродлив, но тут важно, что
люди начали думать политически, расширился интерес к жизни. Она, в свое время, корректирует
ошибки…»
— Преступные
ошибки самозваных вождей! — крикнул сосед Самгина, плотный
человек с черной бородкой, в пенсне на горбатом носу.
«Юноша оказался… неглупым! Осторожен. Приятная
ошибка. Надобно помочь ему, пусть учится. Будет скромным, исполнительным чиновником, учителем или чем-нибудь в этом роде. В тридцать — тридцать пять лет женится, расчетливо наплодит
людей, не больше тройки. И до смерти будет служить, безропотно, как Анфимьевна…»
Затем, с чувством удовлетворения самим собою, как
человек, который мог сделать крупную
ошибку и не сделал ее, Клим Иванович Самгин подумал...
— Я не одобряю ее отношение к нему. Она не различает любовь от жалости, и ее ждет ужасная
ошибка. Диомидов удивляет, его жалко, но — разве можно любить такого? Женщины любят сильных и смелых, этих они любят искренно и долго. Любят, конечно, и
людей со странностями. Какой-то ученый немец сказал: «Чтобы быть замеченным, нужно впадать в странности».
Говорил он не озлобленно, а как
человек, хотя и рассерженный, но хорошо знающий, как надобно исправлять чужие
ошибки, и готовый немедля взяться за это. В полосатой фуфайке жокея, в каких-то необыкновенного цвета широких кальсонах, он доставал из корзины свертки и, наклонив кудлатую голову, предлагал Самгину...
Учился он автоматически, без увлечения, уже сознавая, что сделал
ошибку, избрав юридический факультет. Он не представлял себя адвокатом, произносящим речи в защиту убийц, поджигателей, мошенников. У него вообще не было позыва к оправданию
людей, которых он видел выдуманными, двуличными и так или иначе мешавшими жить ему,
человеку своеобразного духовного строя и даже как бы другой расы.
— Смерть уязвляет, дабы исцелить, а некоторый
человек был бы доволен бессмертием и на земле. Тут, Клим Иванович, выходит, что жизнь как будто чья-то
ошибка и несовершенна поэтому, а создал ее совершенный дух, как же тогда от совершенного-то несовершенное?
Для Самгина это была встреча не из тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на обиду пред легкостью, с которой
люди изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это было его
ошибкой.
— Революционеры, батенька, рекрутируются из неудачников, — слышал Клим знакомое и убеждающее. — Не отрицаю: есть среди них и талантливые
люди, вы, конечно, знаете, что многие из них загладили преступные
ошибки юности своей полезной службой государству.
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в глубине души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач,
ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную красоту мира, заключенного в душах избранных
людей.
Но он пережил минуту острейшего напряженного ожидания убийства, а теперь в нем вдруг вспыхнуло чувство, похожее на благодарность, на уважение к
людям, которые могли убить, но не убили; это чувство смущало своею новизной, и, боясь какой-то
ошибки, Самгин хотел понизить его.
— Я бы не была с ним счастлива: я не забыла бы прежнего
человека никогда и никогда не поверила бы новому
человеку. Я слишком тяжело страдала, — шептала она, кладя щеку свою на руку бабушки, — но ты видела меня, поняла и спасла… ты — моя мать!.. Зачем же спрашиваешь и сомневаешься? Какая страсть устоит перед этими страданиями? Разве возможно повторять такую
ошибку!.. Во мне ничего больше нет… Пустота — холод, и если б не ты — отчаяние…
От этого она только сильнее уверовала в последнее и убедилась, что — как далеко
человек ни иди вперед, он не уйдет от него, если только не бросится с прямой дороги в сторону или не пойдет назад, что самые противники его черпают из него же, что, наконец, учение это — есть единственный, непогрешительный, совершеннейший идеал жизни, вне которого остаются только
ошибки.
Тушин! Да, этот выдержит, не сделает
ошибки и наверное достигнет цели. Но ставить Тушина лицом к лицу с соперником, свести его с
человеком, который исподтишка и мимоходом разгромил его надежды на счастье!
—
Ошибка! — завопил спорщик, — логический вывод уже сам по себе разлагает предрассудки. Разумное убеждение порождает то же чувство. Мысль выходит из чувства и в свою очередь, водворяясь в
человеке, формулирует новое!
— В этом-то и
ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще — это какие-то новые либеральные
люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно другое. Это чиновники, озабоченные только 20-м числом. Он получает жалованье, ему нужно побольше, и этим и ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать.
Один, первый разряд —
люди совершенно невинные, жертвы судебных
ошибок, как мнимый поджигатель Меньшов, как Маслова и др.
Людей этого разряда было не очень много, по наблюдениям священника — около семи процентов, но положение этих
людей вызывало особенный интерес.
Люди, судьбою и своими грехами-ошибками наставленные в известное положение, как бы оно ни было неправильно, составляют себе такой взгляд на жизнь вообще, при котором их положение представляется им хорошим и уважительным.
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди,
люди достигнут наивысшего доступного им блага, он сознавал и верил теперь, что всякому
человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом — единственный разумный смысл человеческой жизни, что всякое отступление от этого есть
ошибка, тотчас же влекущая за собою наказание.
Конечно, всякий может увлекаться, всякий — неизбежная жертва
ошибок, но когда почва уходит из-под ваших ног, когда все кругом начинает колебаться,
человека спасает вера.
Как бы мы ни мыслили о
человеке, мы поставлены перед тем, что
человек и познает свет Истины, и ввергается во тьму
ошибок и заблуждений.
Ошибка гуманизма была совсем не в том, что он утверждал высшую ценность
человека и его творческое призвание, а в том, что он склонялся к самодостаточности
человека и потому слишком низко думал о
человеке, считая его исключительно природным существом, не видел в нем духовного существа.
Учение об естественном праве, которое признавало права
человека независимо от политических прав, установленных государством, делало теоретическую
ошибку, которая свойственна незрелой метафизике того времени.
Такую же
ошибку делали, когда совершали революцию во имя природы; ее можно делать только во имя духа, природа же, т. е. присущий
человеку инстинкт, создавала лишь новые формы рабства.
Знаешь, он благородный
человек, и тогда вышла
ошибка.
Напившись чаю, мы опять пошли вперед. Уходя, я велел
людям внимательно смотреть под ноги, чтобы не повторить
ошибки. Через два часа мы достигли того места, где в Сакхому с правой стороны впадает река Угрюмая.
Чтобы не повторить
ошибки, я приказал
людям остановиться и, выбрав высокий кедр, не без труда взобрался на самую его вершину.
Ошибаться может каждый,
ошибки могут быть нелепы, если
человек судит о вещах, чуждых его понятиям; но было бы несправедливо выводить из нелепых промахов Марьи Алексевны, что ее расположение к Лопухову основывалось лишь на этих вздорах: нет, никакие фантазии о богатой невесте и благочестии Филиппа Эгалите ни на минуту не затмили бы ее здравого смысла, если бы в действительных поступках и словах Лопухова было заметно для нее хотя что-нибудь подозрительное.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для
человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня в
ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
Лопухов был какой
человек? в гимназии по — французски не выучивались, а по — немецки выучивались склонять der, die, das с небольшими
ошибками; а поступивши в Академию, Лопухов скоро увидел, что на русском языке далеко не уедешь в науке: он взял французский словарь, да какие случились французские книжонки, а случились...
Прудон, конечно, виноват, поставив в своих «Противоречиях» эпиграфом: «Destruam et aedificabo»; [«Разрушу и воздвигну» (лат.).] сила его не в создании, а в критике существующего. Но эту
ошибку делали спокон века все, ломавшие старое:
человеку одно разрушение противно; когда он принимается ломать, какой-нибудь идеал будущей постройки невольно бродит в его голове, хотя иной раз это песня каменщика, разбирающего стену.
Ставить в их число
людей вроде П. Я. Чаадаева было бы страшнейшей
ошибкой.
…А между тем я тогда едва начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных событий, несчастий,
ошибок. История последних годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один
человек, кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет истина.
Его бранили за это;
люди так поверхностны и невнимательны, что они больше смотрят на слова, чем на действия, и отдельным
ошибкам дают больше веса, чем совокупности всего характера.
Ее
ошибка состояла не в презрении ничтожных
людей, а в том, что она принимала произведения дворцового огорода за все наше поколение.
Старостой его назначили лет двадцать назад, и все время он так разумно и честно распоряжался, что про него без
ошибки можно было сказать: вот
человек, который воистину верой и правдой служит!
Судьба крепостных решалась каждую ночь в «адской комнате» клуба, где шла азартная игра, где жизнь имений и
людей зависела от одной карты, от одного очка… а иногда даже — от ловкости банкомета, умеющего быстротой рук «исправлять
ошибки фортуны», как выражался Федор Толстой, «Американец», завсегдатай «адской комнаты»… Тот самый, о котором Грибоедов сказал...
Дидя хотя и не совершенство, но она еще так мало видела
людей и легко может сделать
ошибку в своем выборе.
— Причин достаточно, а главная — та, что из него вышло совсем не то, что я предполагал. Впрочем, это часто случается, что мы в
людях не любим именно свои собственные
ошибки. А почему тебя это интересует?
— Если вы считаете меня богатым
человеком, то это грустная
ошибка, — предупредил Кочетов. — Газета прекрасная вещь, но она требует денег во-первых, во-вторых и в-третьих.